Luka - Рассказы

Из Бобруйска в Енотск

В Бобруйске наступило утро. Мерзляев встал с постели, сладко потянулся и сказал: «ЭХМА!!!». Потом направился к умывальнику и, открывая дверь в сени, зацепился ноздрёй за гвоздь. Таким образом, Мерзляев кончился.

В половине одинатцатого вернулся с рыбалки его тесть Гугульмин, увидел зятя и, осудительно покачав головой, перемотал Мерзляева на начало, но при этом умудрился сам зацепиться ноздрёй за гвоздь и тоже кончился. Мерзляев, будучи перемотанным на начало, не имел возможности (да и в сущности желания) произвести перемотку Гугульмина, и Гугульмин оказался в пренеприятнейшем (можно даже сказать в наигнуснейшем) положении.

За всей этой мизансценой наблюдал из кустов Валерка Жуков, который-то и донёс (поскольку был порядочной сволочью) на Мерзляева и Гугульмина полицаям и старосте.

Старосту звали Пафнутий Го (наверное, имелись у старичка китайские корни), жил он в шалаше вместе с дочерью Алевтиной. Эта самая Алевтина уродилась алегофреном и над ней смеялись и всячески издевались деревенские детишки, в частности детишка по имени Иван.

Про детишку Ивана можно сказать одно, учился он скверно и неохотно, за что не раз был жестоко порот учителем по фамилии Щекоткин (звали которого, кстати, Ромуальд Ромуальдович). Бабушка считала Ивана глупиздиком, но на самом деле он таковым не являлся, ибо всегда слыл хитрым и изворотливым пареньком, а волосы имел рыжие.

Упомянутый выше Ромуальд Ромуальдович преподавал в школе арифметику и любил пофилософствовать. Он много и горько пил, а на пасху раздевался голый и нервно метался по чердаку, дёргая на себе волосы. Он также пробовал писать в газету (в душе Щекоткин был ещё тот графоман), но редактору газеты Трафольгарову не нравились рассказы Ромуальда Ромуальдовича, и он просто вышвыривал их в окно.

Один из таких рассказов подобрала Ульяна Сергеевна Доброходова, прочитала его и влюбилась (девушка она была очень впечатлительная и жалостливая) в автора, т.е. в Щекоткина. Однако, сердце Ромуальда Ромуальдовича принадлежало Анфисе Юрьевне Хайкенгоффен (немке по рождению и литовке по паспорту). А Анфиса Юрьевна не могла ответить взаимностью Ромуальду Ромуальдовичу по причине того, что была переодетым мужиком, которого звали Афанас.

Афанас скрывался от болгарской разведки и поэтому наряжался бабой. Но никто не мог предположить, что Афанас в свою очередь тоже был ненастоящим мужиком. Под его личиной скрывалась мадмуазель Шантиньи. Про неё можно было бы рассказать много интересных историй (да вот взять хотя бы, к примеру, случай с жалейкой и ватником) но мы этого делать не станем, чтобы не задеть честь дамы.

У Анфисы-Афанаса-мадмуазель Шантиньи до революции имелось имение в Нижегородской губернии, после революции имении у нее перестало иметься и стало оно иметься у большевиков. Но при любой власти управляющим в этом имении служил Мандрагор Фомич Гром и в паспорте у него местом прописки значился город Енотск (не ищите его на картах, это подземный город).

Мандрагор Фомич вставал в половине седьмого утра, занимался физзарядкой и обливался ледяной водой, потом аккуратно с некоторым фанатизмом расчёсывал свои бакенбарды и шёл завтракать (завтракал он всегда ровно в восемь часов). Перед тем, как сесть за стол, Гром подходил к буфету и выпивал рюмку рябиновой настойки, крякал и уж затем трапезничал. Жены и детей у Мандрагора Фомича не было, зато была младшая сестра Венера. Это была дородная рыжая баба тридцати шести лет от роду. Она также как и её брат вставала в половине седьмого, делала физзарядку и обливалась ледяной водой, а перед завтраком выпивала рюмку рябиновой настойки и крякала (так уж они оба были приучены с измалетства). По вечерам Венера тосковала по родному Енотску и пела жалостливые песни, аккомпанируя себе на баяне.

А тосковать право слово было по чему. Енотск (будучи городом подземным) отличался причудливой архитектурой и особым укладом жизни. Среди прочих его обитателей можно с уверенностью выделить Викентия Эдуардовича Ваншинсона и Порфирия Леонардовича Ячменного. Они круглый год торговали земляникой и оба были охочи до женского полу (да и женский пол в свою очередь был охоч до Викентия Эдуардовича и Порфирия Леонардовича).

Однажды зимой Викентий Эдуардович потерял пять рублей и сильно расстроился. Тогда Порфирий Леонардович, чтобы хоть как-то поддержать своего товарища, потерял червонец.

Но ничто не пропадает бесследно, и утраченные деньги были обнаружены Лёнькой Погореловым – кузнецом. Лёнька долго не раздумывал, а просто пошёл в дорогую ресторацию и прогулял там все 15 рублёв (в то время корова стоила 50 копеек). Кутил Лёнька неделю, а потом обернулся архангелом и спалил две бани и дом капитана дальнего плаванья Хурмы Дедала Зиновьевича. На то у Лёньки были свои причины (имеется в виду сожжение дома капитана). Дело в том, что господин Хурма давно не давал Лёньке покоя. Ибо он (Лёнька) свято полагал, что Дедал Зиновьевич ни что иное, как его (Лёньки) зеркальное воплощение. Более подробные объяснения кузнец Лёнька давать отказывался, но всегда косо глядел на капитана Хурму.

Итак, у Дедала Зиновьевича больше не было своего дома. И он (после ночи мучительных раздумий) собрал свои скудные пожитки, уложил их аккуратно в узелок и отправился куда глаза глядят. А глаза его глядели (точнее один глаз, ибо второго он лишился в морских баталиях) по направлению к маяку, где смотрителем работал человек по имени 57320. Откуда взялось сие странное имя, 57320 и сам не знал, да никто особо этим и не интересовался.

Дедал Зиновьевич и его друг 57320 долго вспоминали прошедшие годы, а потом, нарядившись мексиканскими революционерами, пошли гулять по звёздам. А когда забрезжил рассвет и звёзды одна за другой начали гаснуть (а гасли они в тот день в шахматном порядке) наши герои стали светом неземным и ринулись с высоты на голову спящего Мерзляева. Тот недовольно поморщился во сне, заворочался, пробормотал что-то крайне невнятное и снова затих.

В Бобруйске наступило утро. Мерзляев встал с постели, сладко потянулся и сказал: «ЭХМА!!!».