Luka - Рассказы

Железнодорожный переход

Валентин Шорохов подошёл к железнодорожному переходу и остановился. Семафор уныло смотрел на него своим красным глазом и издавал звук похожий на дребезжание старого, расшатанного звонка на видавшем виды детском велосипеде. В этот поздний час он напоминал Шорохову заспанного, усталого человека, который был вынужден, продрав глаза (а точнее один единственный красный глаз), выскочить из тёплой постели, в маленьком домишке возле края железной дороги, чтобы хриплым ещё не подчиняющимся ему голосом предупредить, невесть откуда взявшегося здесь пешехода, о приближающимся поезде. И действительно, из темноты справа от Валентина, словно огромный дракон из своей пещеры, выполз товарняк. Он двигался медленно и тяжело, освещая рельсы перед собой мощным лучом света. И хотя поезд был ещё довольно далеко, Шорохов всё же не стал спешить и перебегать перед ним дорогу, хотя вполне мог сделать это. Он еле заметно вздохнул, достал из внутреннего кармана пальто пачку сигарет и закурил. Машинист дал два гудка, возвещая о своём появлении, и их звук тут же растаял в осеннем воздухе, оставив после себя лишь печальный отзвук, который в свою очередь, поглотила ноябрьская мгла, как будто губка, впитавшая в себя влагу.

Было уже глубоко за полночь, Валентин задержался в гостях, но, однако, домой он не спешил, просто оттого, что жил один и, собственно говоря, торопиться ему было особенно некуда, точнее не к кому.

На дворе стояло то невнятное время года, когда потрёпанная дождями и ветрами осень, в рваном плаще из опавших листьев уже покинула свой трон и ушла на покой, а зима ещё не спешила входить в город и занимать пост, на который её назначила природа. Поэтому каждый день проходил по одному и тому же сценарию: пасмурное, промозглое утро сменялось не менее пасмурным и ещё более промозглым днём, отчего разницу между полностью стёрлась, а потом этот безрадостный серый день тонул в густых как чернила сумерках, и наступала ночь. Мир казался мрачным и бесцветным. Днём солнечный свет поглощали тяжёлые свинцовые тучи, а ночью улицы освещали лишь бледно-жёлтые огни фонарей, от электрического мерцания которых на сердце делалось тоскливо и невыносимо грустно. Так продолжалось уже около двух недель, и настроение у Шорохова в связи с этим обстоятельством было паршивое.

Он стоял, время от времени озаряя своё лицо красноватым отсветом сигареты и отсутствующим взглядом разглядывал, проползающие мимо вагоны. На фоне ноябрьской ночи они выделялись чёрными бесформенными нагромождениями (ещё более тёмными, чем сама ночь). Всё это нарисовало в воображении Шорохова фантастическое траурное шествие, этакий ужасный поезд из гигантский катафалков. От подобной мысли по телу Валентина пробежала мелкая дрожь, и он поёжился, встряхнув головой, как бы отгоняя от себя кошмарный образ.

Но вот последний вагон прогрохотал мимо Шорохова и исчез в темноте слева от него. Только по звуку можно было определить, что удаляющийся поезд действительно существует. Валентин шагнул на дощатый помост железнодорожного перехода и, сделав последнюю затяжку, бросил сигарету во тьму. Та, начертив в воздухе причудливую огненную дугу, упала Шорохову под ноги, и в тот самый момент Валентин застыл на месте как вкопанный.

Железнодорожный переход, через который лежал путь Шорохова был ветхий, можно даже сказать, древний, он представлял собой некий настил между рельсами из полусгнивших досок, которые скрипели и пружинили, когда кто-нибудь ступал на них. Причиной замешательства Валентина стало следующие обстоятельство. Когда его сигарета достигла земли, красный огонёк на её конце потух, но в тот же миг, словно по команде в том же месте, куда упал окурок, вспыхнуло два точно таких же огонька. На первый взгляд могло показаться, что от сигареты отлетела часть пепла, но почему-то Шорохову так не казалось. Эти новые красноватые огоньки были больше и... Валентину не пришлось долго подбирать слово, чтобы определить, как выглядели огоньки, они выглядели зловеще. Какое-то чутьё внутри Шорохова подсказало ему, что источник этих огоньков вовсе не его сигарета. Они скорее напоминали маленькие злые глазки. И эти глазки внимательно и с какой-то звериной ненавистью следили за ним. Принадлежали они небольшому, но крайне неприятному существу. «Крыса!», – пронеслось в голове Валентина. «Да, это определённо крыса», – заключил он, – «устроила себе уютное (уютное ли? здесь, где всё время грохочут поезда) гнёздышко». Столкновение с крысой при столь необычных обстоятельствах несколько обескуражило Шорохова. Он почти ежедневно переходил железную дорогу в этом месте. Но ни разу на его пути не возникало никаких препятствий.

Валентин даже не мог толком объяснить, почему его так смутило это происшествие. Оно вывело его из равновесия и даже поселило в душе смутную тревогу. Вместо того чтобы продолжить свой путь дальше, Шорохов стоял посреди железной дороги и пялился на крысу. «А вдруг это не крыса?», – мелькнула неожиданная мысль, но Шорохов её тут же отогнал. Он никогда не принадлежал к числу людей, верящих в сверхъестественное. «Конечно же, крыса кто же ещё?»

Внезапно слева от глаз-огоньков вспыхнул ещё десяток светящихся точек. Они были меньше по размеру, но Валентин с кем угодно мог бы поспорить, что эти маленькие точки тоже глаза. В голове возник образ гигантского паука, сидящего под сгнившими досками, его мохнатые лапки, каждая толщиной с хорошую, толстую кубинскую сигару шевелились во тьме, а отвратительное тело было усыпано множеством глаз разного размера. «Чёрт знает что!», – уже вслух выругался Валентин и снова тряхнул головой. «Что-то сегодня воображение разыгралось», – начал успокаивать он себя, – «Если так давать ему волю, то не ровен час можно и умом тронуться. Это всего лишь крыса. А маленькие точки, это глазки её детёнышей. Старая серая крыса и её выводок». Подобное умозаключение немного успокоило Шорохова, и он даже слегка улыбнулся, правда, совсем слегка, только уголком рта. На самом деле ему было не до смеха. Ситуация в которой он оказался была нелепа и особенно нелепым было то, что он вот так реагировал на происходящее. Шорохов испытывал смешанное чувство отвращения и страха перед крысиной семьёй, разглядывавшей его из-под железнодорожного настила. Что-то было не так. Но он понятия не имел, что. Он, взрослый человек, не решался двинуться дальше, не решался прейти эту чёртову железную дорогу. Глупо, нелепо и странно. «Как во сне», – подумалось Валентину. И действительно, реальность происходящего несколько пошатнулась в сознании Шорохова. Один голос внутри него настойчиво твердил: «Ну и что же ты? Испугался крысы? Стоишь здесь как маленький, почти дрожишь (а это было недалеко от истины, по телу то и дело пробегала лёгкая дрожь то ли от нервного напряжения, то ли от холода, то ли от того и другого). Это просто крыса. Маленький (хотя, соглашусь, не самый приятный зверь в природе). Что она может сделать тебе? Ты же человек, большой дядя. В конце концов, ВЕНЕЦ ПРИРОДЫ. А перед тобой ничтожное существо, вынужденное вечно прятаться в подобных местах и питаться отбросами. Да, она сама, наверное, сейчас дрожит от страха, но ты этого не видишь», – так твердил насмешливый и рациональный голос. Но был и второй, шедший из той части мозга, которая хранила в себе первобытный страх темноты и веру в такие вещи, которых и в природе-то существовать не может. Этот напряжённый голос вещал: «Это не простая крыса. Нет, старина, совсем не простая. Ты ведь ходишь по этой дороге уже не первый год. Ты когда-нибудь видел здесь крыс? Здесь, где им и быть то не положено. Каждый день через переход движутся толпы людей в обе стороны, и никто не замечал крыс. Да и понравилось бы тебе, при условии, если бы ты был крысой, что по твоей голове постоянно ходят? А как насчёт поездов? Разве они создают благоприятные условия для вынашивания и рождения потомства? Нет, с этой крысой что-то не так. И лучше бы тебе не знать, что именно...». Два голоса спорили внутри Валентина, но ни один не мог взять верх. Шорохов огляделся сторонам, – «Хоть бы пошел, что ли кто-нибудь», – тоскливо подумал он. Но никого не было, ни единой живой души, не считая его самого и крысиной семьи так некстати оказавшейся на его дороге.

Ещё одним обстоятельством, затруднявшим движение Шорохова, было то, что доска, под которой притаились зловещие крысы, оказалась настолько широка, что переступить её представлялось затруднительным. Переход состоял из трёх деревянных плит, эта средняя являлась самой широкой. Сделана она была из цельного куска дерева, тогда как остальные состояли из нескольких сколоченных вместе досок. Посему, ступив на неё Валентин, наверняка прижал бы крысиный выводок к земле, а то бы и вовсе раздавил (ещё один довод в пользу того, что здесь не может быть крысиного гнезда). Шорохова передёрнуло, когда он представил, что под весом его тела плита давит этих грызунов, он физически ощутил, как под настилом зашевелится живая масса. В этот момент ему стало совсем не по себе. Начало поташнивать, и в очередной раз по его телу прошла мелкая дрожь. «Послушай, не стоять же здесь всю ночь. Право слово, смешно», – возмущённо говорил первый голос. «А может тебе лучше обойти это место, а, старина?», – робко предложил второй. «К дьяволу!», – зло произнёс Валентин, порядком уставший от спорящих голосов, своей нерешительности и глупой ситуации. Как перед прыжком в воду он набрал в лёгкие побольше воздуха и наступил на деревянную плиту.

Как ему казалось, внутренне он был готов ко всему (даже к самому невероятному), но, как выяснилось, готов он не был. Когда вес его тела прижал настил к земле, раздался отвратительный, полный ужаса визг. Это был именно визг, не крысиный писк, гораздо хуже. Звук нёс в себе одновременно боль, страх, отчаянье и пылающий гнев. Визг был настолько пронзительным, что Валентину захотелось закрыть уши ладонями. Мысли начали метаться в голове. И в очередной раз он повёл себя так, как совсем не ожидал, что когда-либо может себя повести. Первый позыв был бежать. Второй заглушил первый, и Шорохов, сам закричав что было мочи, начал яростно прыгать на плите. Он вопил, – «Получайте! Получайте, сволочи! Твари гнустные! Получайте!». Крысы уже давно перестали подавать признаки жизни, а Валентин всё никак не мог успокоиться.

Когда Шорохов пришёл в себя, он уже стоял на «твёрдой» почве, на асфальте в 10 метрах от злополучного перехода. Нервы постепенно успокаивались, страшно хотелось курить. Валентин достал сигарету, попытался зажечь её, но руки дрожали, и ему это не сразу удалось. Первая затяжка была блаженством. Он нервно с шумом выпустил дым, и в этот самый миг его накрыла волна смеха. Сначала он смеялся (хотя выражение его лица было таким, будто он плачет) запрокинув голову кверху, потом уже согнулся пополам. Через пару минут от такого ненормального смеха на глаза и впрямь выступили слёзы, а мышцы на животе заболели. «Старый придурок...», – выдавил он сквозь хохот, – «Кретин... Тебе лечиться надо...» Шорохов попытался затянуться ещё раз, но у него не вышло, нервный смех душил его. И тут всё прошло. Точно так же как началось. Даже резче. То, что он увидел, было так неожиданно и невероятно, что Валентин почувствовал, себя так, словно невидимый гигант с размаху, в один удар, всадил в его мозг огромный гвоздь.

Шорохов бы никогда не заметил, что случилось, если бы не фонарь. Этот фонарь находился за деревьями с этой стороны, с которой он сейчас стоял. Деревья плотно прикрывали его, их густые ветви, пусть даже без листьев, не давали свету фонаря проникать на переход, поэтому, когда Валентин столкнулся с крысами, фонарь оставался невидимым. Здесь же его свет освещал небольшой участок перед самим переходом. И вот, сквозь смех и выступившие слёзы Валентин увидел (хотя картинка была размытой) как освещённую площадку, быстро двигаясь по направлению к нему, пересекло какое-то существо, вернее даже он заметил всего лишь мелькнувшую чёрную тень. Но внутреннее чутьё опять не оставило никаких сомнений. Это не была ночная игра света и тени, это было что-то страшное, невероятное и живое. Холод пробежал по всему телу, и тяжёлый груз рухнул в желудок Шорохову. Ноги стали ватными. «Крыса осталась жива и теперь хочет отомстить мне за погибших детей», – было первое, что со скоростью экспресса пронеслось в его голове. Голос, ратовавший за избежания столкновения с крысиной семьёй испуганно, но всё же с небольшой ехидцей произнёс, – «Я знал, что так будет. Это не простая крыса». Следом за ним зазвучал новый голос, до этого молчавший, он исходил из самых глубин души, мрачных и кошмарных, – «Да, это не простая крыса», – повторил он последнюю фразу, но уже с иной зловещей интонацией, – «Совсем не простая крыса. Она идёт за тобой. И она тебя достанет». Вместе с этим новым голосом вырвался и наполнил сердце Шорохова ледяной могильный холод. Валентин в ужасе вскрикнул и кинулся прочь.

До его дома было не более трёхсот метров. Он преодолел их за пару минут. Бежал он действительно быстро, но ему его скорость представлялась слишком медленной. В сознании Шорохова его движения рисовались плавными и заторможенными, словно он двигался через густой вязкий туман. Опять появилось ощущение, что всё происходит во сне. Сердце учащённо билось, его удары тяжело отзывались в висках. Во рту был привкус горечи, а в горле стоял ком. Страх – вот, что в данный момент заполнило каждую его клетку. «Это не простая крыса», – эхом звучало в голове, – «Она идёт за тобой».

Вот и родной подъезд. Валентин влетел по ступенькам, но в самый последний момент оступился и, растянувшись на бетонном полу, больно ушиб колено. Эта задержка (которая в действительности длилась не более пяти секунд) показалась Шорохову целой вечностью. Ему даже послышался, приближающийся стук и поскрёбывание коготков крысы по асфальту. В тишине ночного двора, этот звук был невероятно громким и вдвойне отвратительным. Он предвещал нечто ужасное и неотвратимое. Хотя, возможно, это было всего лишь разыгравшееся от нервов воображение. Валентин поднялся, рывком открыл дверь подъезда и влетел внутрь. «Почти спасён!», – мелькнула радостная мысль. Почему, почти? Всё дело было в двери подъезда. Валентин жил в стареньком четырёхэтажном доме, на последнем этаже. Только в своей квартире он мог почувствовать себя в безопасности. Только преодолев все четыре этажа, открыв ключом замок, оказавшись в родных стенах, он мог спокойно вздохнуть. А здесь – нет. Дверь подъезда закрывалась неплотно и крыса (а это была к тому же «не простая крыса») с лёгкость могла проникнуть в подъезд и настичь свою жертву на одном из этажей.

2 этаж. «Подумать только, ты человек, царь природы, как загнанный зверь бежишь от какой-то жалкой крысы!», – проснулся опять самый первый голос, голос-разум, голос-логика, – «Посмотри на себя, взрослый мужчина, в центре города, а ведёшь себя как спятивший осёл». 3 этаж. Голос продолжал, – «Это диагноз, дружище. Таких, как ты надо сажать в отдельную комнату в психушке. Да, в комнату со стеклянными стенами, чтобы на тебя приходили любоваться студенты медики». 4 этаж. Дверь. «Ну а теперь мы сыграем в самую забавную игру на свете – найди ключ и попади им в замочную скважину», – ворвался вдруг в сознание третий, могильный голос. «У него тоже есть чувство юмора», – отметил про себя Валентин. Но тут же покрылся холодным потом. Голос был прав, ключ как всегда был неизвестно где. Шорохов начал судорожно шарить по карманам. Ключа нигде не было. Карманы пальто, карманы брюк... ключа нет! «Успокойся», – сказал голос-разум, – «возьми себя в руки. Паникой ты ничего не добьёшься. Попробуй ещё раз, но уже спокойно». Валентин глубоко вздохнул и уже более хладнокровно, хотя руки по-прежнему дрожали, стал исследовать карманы. Ключа нигде не было. «Крыса уже здесь. Она поднялась на площадку первого этажа», – прошипел могильный голос. Холодный пот опять выступил на лбу Валентина. И тут он почувствовал ключ. Не нашёл а именно почувствовал. Он был где-то в правом кармане пальто, но никак не попадал в руку. Валентин вывернул карман, оттуда посыпались бумажки, мелочь, но ключа не было, хотя пальцы чувствовали его. «Он завалился за подкладку пальто», – голос-разум расставил всё по местам. И тут же голос-ночной кошмар разрушил восстановившийся на мгновенье порядок вещей, – «Крыса уже на втором этаже». Паника, и без того не покидавшая Шорохова, усилилась. Монстр, а именно так и никак иначе он сейчас воспринимал то, что за ним гналось («Это не простая крыса»), неумолимо приближался. Наконец пальцы нащупали дыру в кармане, куда провалился ключ. Вот уже и он. «Да! Ура! Мы спасены!», – радостно завопил второй мнительный голос. Тут же голос-ночной кошмар грубо перебил его, – «Заткнись! Пусть сначала он попадёт в замочную скважину, с его дрожащими руками, это будет не просто, хе-хе-хе, а крыса уже добралась до третьего этажа». «Третий этаж!», – Валентин промахнулся ключом мимо цели, – «Остался один пролёт и...». Он пока не знал, что будет, но и узнавать ему этого совершенно не хотелось. Ещё одна попытка попасть ключом в замок оказалась неудачной. Между тем могильный голос придумал новую забаву, он принялся отсчитывать в обратном порядке ступеньки, которые осталось преодолеть крысе, чтобы оказаться на площадке четвёртого этажа, где сейчас отчаянно бился с дверью Шорохов. «Шестнадцать... Пятнадцать... Четырнадцать...». «Да заткнись ты, сволочь!», – не выдержал Валентин, в очередной раз потерпев неудачу с ключом. И тут до него дошло, что крикнул он это на весь подъезд, да ещё и самому себе. Ведь голос звучал внутри него. «Девять... Восемь... Семь...» «Дожили, я уже слышу голоса и отвечаю им», – скептически хмыкнул Валентин. В это момент самообладание хоть немного, но вернулось к нему. «Пять... Четыре...» Ключ вошёл в замок. Шорохов повернул его два раза против часовой стрелки. «Три... Два...» Нервы снова напряглись как стальные тросы. Движения опять стали гораздо медленней, чем должны были быть. Дверь распахнулась. «ОДИН!», – заорал голос-ночной кошмар. Но Шорохов уже влетел в квартиру и, захлопнув входную дверь, прислонился к ней спиной. Теперь он был в безопасности. Он был дома. Эта мысль принесла такое облегчение, что Валентин, почувствовал, как ноги слабеют, и он буквально «стёк» по двери на пол. Сознание отключилось, и Шорохов погрузился во тьму.

Валентин понятия не имел, сколько времени он провёл бес сознания, сидя на полу у двери в тёмном коридоре. Более того, придя в себя, он вообще не понял сначала, где он и почему сидит на полу. Потом пришли воспоминания. Все сразу. Шорохову стало не хорошо. Произошедшее с ним было больше похоже на бред или кошмарный сон. В следующий момент он осознал, что всё случившееся не сон, и от этого осознания легче не стало. Он с трудом поднялся. Пережитый им стресс, даже не стресс, а нервный срыв ослабил его тело, и Валентин чувствовал себя разбитым и смертельно уставшим. «Добраться до постели и уснуть», – единственное, что стучало в мозгу. Но прежде, чем привести свой план в действие, Шорохов заглянул в глазок. А что если крыса караулит его в подъезде. Но крысы не было. Была лестничная клетка, освещённая тусклым жёлтым светом, обшарпанная обивка двери напротив и грязные, неопределённого (когда-то болотно-зелёного) цвета стены. «Всё в порядке», – сказал он себе, – «Тебе просто нужно отдохнуть».

Сбросив с себя пальто и прочую одежду, Валентин забрался под одеяло и закрыл глаза. Голос-разум произнёс, – «Спокойной ночи. Завтра взойдёт солнце, и вся эта история покажется тебе беспомощным бредом». Второй голос, мнительный и боязливый присоединился? – «Да, спокойной ночи, старина. Возможно, я ошибался, когда говорил, что это не простая крыса. Возможно, нам это только показалось. Только вот насчёт солнца завтра я бы особо не рассчитывал. Опять будет скверный день, холодный и унылый». Валентин слабо улыбнулся. Пришёл пожелать доброй ночи и третий голос, голос-ночной кошмар. Его приходу Шорохов был не очень рад, он бы вполне обошёлся и без этого внутреннего собеседника. «Ну-ну, спокойной ночи», – ехидно произнёс он. Валентин хотел было проигнорировать его, чтобы не слушать, что тот будет нести. Ибо чтобы он не сказал, ничего в этом доброго и хорошего быть не могло. Но то ли любопытство, то ли интонация своего третьего спутника не понравилась Шорохову, и он поинтересовался, – «Что ещё за ну-ну? Не можешь ты без этих своих штучек?» Голос-ночной кошмар ничего не ответил. Валентин открыл глаза и стал пялиться в потолок. Это «ну-ну», совершенно прогнало сон. На потолке, причудливо переплетаясь, играли тени с улицы. Валентин перевёл взгляд на окно. За ним горел одинокий фонарь, и качались деревья, чьи ветви и отбрасывали причудливые тени. Больше ничего. Безвременье. «Когда же выпадет снег?», – подумал Шорохов, – «Повеселее было бы». Затем он перевёл взгляд на часы, половина пятого утра. «Задница!», – выругался раздосадованный Шорохов. Он столько всего пережил за эту ночь... А так ли много он пережил? Всего лишь небольшой невроз с галлюцинациями и голосами. И вот теперь ночь на исходе, а сон не идёт. Хотя ещё двадцать минут назад, «добраться до постели» было самой сладостной мыслью. Шорохов начинал злиться на себя и свою дурную привычку разговаривать с самим собой. Ведь эти голоса, в том числе и неприятный третий, были он сам. И получается это он сам сказал «ну-ну», тем самым внеся смятение в душу, а бессонницу в мозги. Сказал сам. «Ты так в этом уверен?», – откликнулся зловредный голос, – «Неужто сам?». «Пошёл на х..й», – огрызнулся Валентин. Голос опять примолк. Шорохов упрямо уставился на окно. Ветви колыхались на ветру. «Вот дерьмо! Может, таблетки какие попить, а то ведь и правда, это прямая дорога в дурдом», – досадно размышлял он, – «Хотя начать пит таблетки, значит, признать себя психом... нет, пожалуй, и так справлюсь... Вот выпадет снег, и всё изменится. А так даже смотришь в окно и...» Вот в этом месте он осёкся. По нему словно калёным железом полоснуло. «ОКНО!!!», – закричал в ужасе он. «ОКНО!!!», – радостно и ехидно отозвался голос-ночной кошмар. И вдруг его интонации перестали быть ехидными, опять повеяло ледяным могильным холодом, – «Как мило, любишь спать с открытым окном? А крыса уже знает об этом». «Замолчи!», – воскликнул Валентин, – «Крысы не могут лазить по отвесной стене на четвёртый этаж!». «Ну-ну», – только и ответил его внутренний собеседник, – «Обычные крысы не могут, а это...» «НЕ ПРОСТАЯ КРЫСА», – вслух произнёс Шорохов и замер. Страх, который он ощущал до этого, был ничто по сравнению с тем, что он испытывал сейчас. Это был леденящий душу ужас, который обжигал всё внутри. Валентин ясно представил, как крыса движется по стене дома, приближаясь к его окну. Это был чистейшей воды бред. Но только не сейчас и не с этой крысой. «Закрой окно!», – воскликнул голос-разум, теперь он уже не был таким холодным и рассудительным как раньше. Его тоже охватила паника. Он тоже поддался безумию. Таким образом, Шорохов потерял последнего надёжного союзника в этом лишённом всякой логики кошмаре.

Он заставил себя встать. Шлёпая босыми ногами по полу, с замирающим сердцем он двинулся к окну. Валентин не дышал, а всё его тело превратилось в напряжённую струну. Как же он раньше не подумал! Окно! Вот, как крыса могла добраться до него. Он не спасся, ему просто дали небольшую передышку перед последним актом этой самой страшной на свете пьесы. Шаг, ещё один, теперь до окна можно дотянуться рукой и закрыть его, лишив крысу возможности поникнуть в дом. Вот уже Валентин дотронулся до рамы, вот начал закрывать его, ещё мгновение и он снова в безопасности. Ощущение сна вернулось. Ещё одно движение и окно будет зак...

Валентин заорал так, как не орал никогда в своей жизни. В открытое окно из темноты ночи в комнату вползло что-то чёрное и большое, размером с небольшую кошку. Существо двигалось быстро, оно соскользнуло с подоконника на пол, издав такой звук, как будто уронили шерстяной свитер. Почти неслышный звук, но довольно громкий, чтобы понять, это случилось. Крыса была здесь, она была у Шорохова дома, в его комнате, и она пришла за ним. Тут же по линолеуму бешено застучали когти. Самый омерзительный звук, который когда-либо доводилось слышать Валентину. Сработал какой-то внутренний механизм самосохранения и Шорохов с молниеносной быстротой отскочил от окна к двери, а оттуда выскочил в коридор и захлопнул дверь в спальню. Он стоял в тёмном коридоре и тяжело дышал.

Взяв себя в руки, Валентин зажёг в доме весь свет. Теперь крыса была заперта, она попала в ловушку в его комнате. Он ясно помнил, что как только этот жуткий монстр заскочил через открытое окно, он успел (машинально) его захлопнуть. Стало быть, крыса не могла выбраться на улицу. Теперь надо было успокоиться, хорошенько подумать и решить, как следует поступить в этой ситуации. Мысли беспорядочно роились в голове, и Шорохов отчаянно пытался ухватиться хотя бы за одну. «Так больше не может продолжаться, я должен уничтожить эту тварь», – на лице Валентина заиграла безумная улыбка, – «раздавить, нанести удар первым». «Если только крыса не опередит тебя», – усмехнулся голос-ночной кошмар. «Я не позволю ей, не позволю этой маленькой мерзкой уродливой сволочи причинить мне вред», – сквозь зубы произнёс Шорохов. И тут же представил, как крыса вонзает свои острые зубы ему в ногу. Эта мысль вызвала в нём одновременно и отвращение и новую волну гнева. «Чем же ты собрался разделаться с ней?», – не унимался голос. И действительно, чем? После беглого осмотра, оказалось, что в квартире не так много вещей, предназначенных для убийства крыс. Фактически их не было вообще. «Нож!», – неожиданно мелькнула мысль. Но в тот же миг воображение нарисовало картину, в которой рука промахивается мимо атакующей крысы, и та впивается клыками в вены. Валентин поморщился. «Нет, нож слишком ненадёжно, крыса могла увернуться, ведь это была НЕ ПРОСТАЯ КРЫСА. Очень ловкая, судя по тому, как легко она карабкается по отвесным стенам домов. Нужно что-то ещё, что-то ещё...».

Валентин ходил по квартире в поисках орудия возмездия, его руки жадно хватались за различные предметы: ножи, отвёртки, увесистые книги. Взгляд Широкова был отрешённым, а на губах то начинала блуждать безумная улыбка, то оно становилось сосредоточенным и серьёзным. Ни одна вещь в его доме не хотела, чтобы именно её выбрали в качестве оружия для крестового похода против крысы. Валентин уже начал паниковать, когда ему попался увесистый молоток. Он остановился. Тяжесть молотка, была приятна руке, его массивная деревянная полированная ручка легла в ладонь как влитая, всё это придавало уверенности, и глаза Шорохова злобно заблестели. «Ну что?», – обратился он к своему внутреннему собеседнику, – «Как тебе это?», и потряс в воздухе молотком, словно неандерталец каменным топором перед боем. Но голос-ночной кошмар молчал. Валентин прислушался, молчал не только голос внутри него, молчало всё вокруг. Предрассветная тишина. В это время звуки мертвы, и весь мир напоминает двигатель, который всего несколько часов назад остановился, продолжил какое-то время, жужжа, работать на холостом ходу и теперь окончательно стих и остыл, чтобы совсем скоро включиться вновь. Тиши давила на Шорохова, отзываясь в ушах лёгким звоном, и он немного сбавил обороты, а, подойдя к двери в спальню, и вовсе потерял самообладание. Он слышал, как громко и часто билось его сердце, будто раскатистый барабан шамана, а дыхание то и дело сбивалось, и Валентин шумно сглатывал. Он взялся за дверную ручку, но тут же отдёрнул руку. Перед тем как войти ему хотелось собраться и «отрепетировать свой выход».

«Спокойно, дыши глубже», – говорил он себе, – «Дёрнуть ручку вниз, резко открыть дверь, войти и, не упуская ни секунды, включить свет. Только очень быстро и резко, чтобы застать эту мерзкую крысу врасплох. Любое промедление с твоей стороны на руку (лапу) это твари». Валентин сжал молоток так, что побелели костяшки пальцев на руке, и рванул дверь на себя.

В комнате зажёгся свет. Валентин громко выдохнул, крысы нигде не было видно. «Где же ты прячешься, уродливая гадина?», – прошипел он. От напряжения дрожали колени. «Надо закрыть дверь, не хватало ещё, чтобы она вырвалась отсюда, тогда с ней будет сложнее справиться», – подумал он, а в слух произнёс, – «Выходи детка, эта вечеринка только для нас с тобой». Стараясь держать в поле зрения всю комнату, Валентин захлопнул дверь. Как только щёлкнул замок, ЭТО началось.

Кровь в венах Шорохова стала ледяной, а в глазах потемнело, и он слегка пошатнулся. Из-под письменного стола на него выскочила крыса. Как не готовился Валентин, произошло это слишком быстро и неожиданно. Но не внезапное появление врага стало причиной его оцепенения, а сама враг. Это была НЕ ПРОСТАЯ КРЫСА, совсем НЕ ПРОСТАЯ. То существо, что сейчас стремительно неслось на него, не могло принадлежать нашему миру. С виду оно выглядело как крыса, но чудовищная крыса, омерзительная, огромная, с горящими глазами и разинутой пастью, из которой торчали острые как бритва зубы. ЭТО НЕ ПРОСТАЯ КРЫСА, это демон, жаждущий его (Шорохова) крови. Валентин задрожал и, отчаянно заорав, бросился прямо на противника. Он замахнулся молотком и нанёс удар. Крыса ловко вильнула в бок, и молоток только слегка скользнул по её жирному лоснящемуся телу, обрушив всю свою ярость на пол. В следующий миг тварь прыгнула на лицо Шорохова, упавшего на колени, и вцепилась своими клыками ему в глаз. Ещё секунда и она вырвала его с корнем. Валентин обезумел от ужаса и боли, он орал уже не переставая и пятился на пятой точке к стене размахивая молотком во все стороны, нанося разящие удары по полу. Ни один из них не достиг цели. Последний взмах, и молоток обрушился на коленную чашечку Шорохова, раздробив её и причинив невероятную боль. Упёршись спиной в стену, Валентин стал в ужасе наблюдать, как крыса с отвратительным чавканьем разделывается тем, что когда-то было его левым глазом. По острым зубам животного текла вязкая слизь. Шорохова бы обязательно вырвало, если бы крыса-демон не перешла в очередную атаку. Он кинулась к ноге своей жертвы. Пытаясь защититься, Валентин инстинктивно выставил вперёд руку, крыса не замедлила воспользоваться предложенным угощением и крепко сжала челюсти между большим и указательным пальцем. Потом она дёрнула и вырвала кусок плоти из руки Шорохова. Последний уже не орал, а скулил, время от времени переходя на истошный визг. Но то, что он увидел дальше, заставило крик застрять в его горле навсегда.

Окровавленная морда крысы ощерилась, обнажив чудовищные клыки, и начала трансформироваться в нечто ужасное. Пасть вытянулась вперёд и округлилась, зубы тоже вытянулись, они стали длиннее и опаснее, верхний ряд соединился с нижним по бокам, образовав ровный круг. И челюсти начали вращаться, издавая звук, напоминающий жужжание бормашины в кабинете стоматолога в тот момент, когда сверло касается зуба. Из туловища крысы вылезли острые кости-иглы, которые в свою очередь тоже бешено задвигались, рассекая воздух, словно лезвия бритвы. Шорохов превратился в камень, он не шевелился, не дышал, и сердце почти не билось. Казалось, что оно оторвалось и упало вниз. «Кхе-кхе», – зазвучал в голове голос-ночной кошмар, голос могильщик, – «Не хочется отрывать, вас голубки, но мне пора. Решил попрощаться. Хочу быть подальше отсюда, когда всё произойдёт...» «Что произойдёт?!!!», – мысленно завопил Шорохов. Но голос уже ушёл. Да он и так прекрасно знал, что это конец. Адское существо, бывшее когда-то крысой, а теперь превратившееся в сверло-пилу из плоти и костей метнулось в сторону жертвы и впилось ему в живот. Валентин уже не смог завопить, он судорожно ловил ртом воздух, схватившись за ту часть чудовища, что ещё торчала из него, пытаясь не пустить ЭТО к себе внутрь. Но кости-лезвия быстро превратили его руки в лоскуты из мяса и кожи. Кровь брызгала фонтаном в разные стороны от рваных ран образующихся в результате соприкосновения плоти и вращающихся зубов крысы, входившей всё глубже и глубже, звук бормашины становился с каждой секундой натужнее.

Валентин Шорохов был уже мёртв, а его тело продолжало судорожно дёргаться. Внутри него работала крыса, кошмарный разделочный механизм, стачивающий его кости в порошок и пожирающий его внутренности. Когда звук бормашины стих, а труп дёрнулся в последний раз, хлюпнув в луже собственной крови, за окном крупными хлопьями пошёл снег. В город наконец-то пришла зима.

© 2011 Михаил Лукьянов